Статьи по научным интересам

"Организация и динамика развития личности Андрея Чикатило". 2. Психоанализ объекта

Первая часть здесь.

2. Психоанализ объекта

2.1 Источник и выбор феноменов для исследования объекта



 В качестве основного источника моего психоаналитического исследования выступила книга «Товарищ Чикатило» за авторством Михаила Кривича и Ольгерта Ольгина. Будучи журналистами, они с самого начала наблюдали за судебным процессом над Чикатило А.Р., проанализировали большое количество материалов уголовного дела и взяли интервью у большинства лиц, связанных с данной фигурой. В их документальной книге приводятся сведения о детстве Андрея Чикатило, хронологическое описание убийств, комментарии самого обвиненного на допросах и судебных процессах.
 Помимо этого я ссылаюсь на фильм «Мой дивный мир или Чикатило на фоне…» за авторством Серкова М., в котором представлены кадры последнего интервью убийцы, а также на видеозаписи с судебного процесса. Также мною были проанализированы письма, написанные Чикатило А.Р.; психиатрические характеристики за авторством Бухановского А.О. (проспективный портрет, заключения), другие документы.

 В качестве феноменов для психоаналитического исследования мною были выбраны:
- отсутствие сновидений (как важный маркер динамики психической жизни объекта исследования);
- образ себя и других (отношения к себе, близким, сослуживцам, коллегам, соседям и жертвам);
- преступное поведение и его мотивы (предположения о первопричинах асоциального поведения. Анализ выбора жертв (педофилия, гомосексуализм). Анализ детства и степени его влияния на последующее становление серийного убийцы;
- особенности совершаемых преступлений и их символическая значимость (выкалывание глаз, игры в «партизана», множественные ножевые ранения, отрезание и поглощение половых органов);
- межличностные коммуникации (взаимодействия с родными, отзывы коллег и др.);
- информативные идентификации (эмоциональные реакции, размышления автора исследования).

2.2 Анализ жалобы и социальных данных

 Чикатило Андрей Романович, мужчина, родился в 16 октября 1936 года, в селе яблочное, Харьковской области. Убийства совершал, начиная с 42 лет, ранее был замечен за домогательством к несовершеннолетним девочкам. Имел семью: жена (Феодосия Семёновна Одначева), дочь (Людмила Одначева), сын (Юрий Мирошниченко).
 Андрей Романович вырос в жестких условиях: его семья постоянно страдала от голода, они с сестрой часто видели ужасы войны, слышали истории про каннибализм: «1941-1944 годы. Помню ужасы детских лет, когда мы прятались от бомбежки и стрельбы в подвалах, карьерах, голодные и холодные сидели в канавах; перебежки под свист пуль; помню, как горела родная хата, и зверства фашистов» и «Вспоминаю, как с ужасом увидел, как увозили по улице умерших от голода – без гробов, замотанных в тряпки; и услышал разговоры о людоедстве». Одной из сильнейших историй, которые повлияли на Чикатило, был рассказ о его брате Степане Романовиче, которого похитили голодные люди и съели.
 Чикатило А. до 12 лет страдал энурезом, за что подвергался физическим наказаниям со стороны матери. Его отец был командиром партизанского отряда, побывал в плену, был освобождён американцами, а после возвращения в СССР подвержен репрессии.
 В школе Чикатило А. подвергался частым насмешкам и издевательствам, так как, по его словам, рос слабым, застенчивым, робким ребенком: «Если у меня в классе не было ручки или чернил, я просто сидел за партой и плакал. Иногда ученики говорили об этом учительнице. Та удивлялась: «Да что, у Андрея нет языка?!». Это невозможность ответить, «воспользоваться языком» потом станет характерной чертой преступлений, совершенных Чикатило А.: зачастую он будет отрезать или откусывать язык своим жертвам.
 Андрей Романович имел разностороннее образование: окончил техническое училище, получил два курса инженерного образования в московском институте (до ухода в армию), в 1970 году окончил Ростовский университет по специальности «Русский язык и литература». Учился всегда на «отлично», был ярым сторонником партийной идеологии. Служил в армии (есть информация о гомосексуальных домогательствах со стороны сослуживцев), потом работал в Германии на КГБ. В 1970-1980 годах работал учителем и воспитателем, в дальнейшем – снабженцем на различных предприятиях. 
 В интимных отношениях Чикатило А. преследовали неудачи. Застенчивому и робкому молодому человеку было сложно завязать отношения, но даже если это удавалось, разлад приносила сексуальная близость. Так отзывается Феодосия Семеновна о сексуальных взаимоотношениях с партнером: «До свадьбы никаких интимных отношений между нами не было… С первой же брачной ночи я почувствовала у него половую слабость, он не мог совершить половой акт без моей помощи. Тогда я воспринимала это как застенчивость или скромность с его стороны».
 На фоне неблагоприятных средовых параметров (голод, война, фрустрации со стороны родных, унижения), а также биологически-обусловленных недостатков (диспластичности, близорукости, энуреза, склонности к обморочным состояниям) в личности Чикатило А. были сформированы невротические и сверхценные патологии, которые проявлялись в детских страхах, убежденности в физической неполноценности, после чего в подростковом возрасте к ним прибавились нарушения психосексуального и полового развития.
 Впоследствии фантазии на фоне депрессивного фона настроения и суицидальных тенденций, угнетения гетеросексуальной адаптации, перерастут в реальность. «Первый преступный акт представлял собой частичную реализацию садистических фантазий испытуемого и сопровождался яркими оргастическими переживаниями с ощущением суицидальных мыслей, с последующей фиксацией как способа реализации девиантного влечения, так и его объекта».

2.3 Анализ образа себя и других

 Говоря о прошлом, Чикатило А. характеризует себя как слабого, не способного отстоять свою честь. Это идет вразрез с описаниями, которые давали его односельчане, школьные товарищи: они говорили о нем, как о физически крепком мужчине. В его жизнеописаниях часто присутствуют темы угнетения, несправедливого отношения, начиная от репрессированного отца (из-за которого, как считал Чикатило А., его не взяли в МГУ им. Ломоносова на юридический факультет) и заканчивая всеми сложностями на работах, постоянными конфликтами с начальством.
 В то же время ему были характерны грандиозные фантазии, к примеру, о том, как он станет генеральным председателем ЦК КППС. Весь мир был обращен против него, что провоцировало ответные реакции: каждый раз, встречаясь с несправедливостью, Чикатило А. писал жалобы в инстанции всё выше и выше. Каждое замечание он воспринимал как нападение, что укрепляло обиду на людей и накапливало гнев. Говоря о себе, он всегда подчеркивал неблаготворное влияние социума: «Черты характера, свойственные мне, - открытость, искренность, необъятная доброта. А замкнутость, отчужденность – напускное, под влияние окружающей неблагоприятной агрессивной среды».
 Можно сказать, что с самых первых лет окружающий мир представлялся для Андрея Романовича как нечто цельное - злобное и опасное. На улице долгое время сохранялась атмосфера войны и голода, а также находились люди, съевшие его брата Степана, затем их место заняли одноклассники и учителя, которые унижали Чикатило. Главный защитник – отец, находился где-то далеко на фронте, а мать, вероятно, подвергала ребенка физическому насилию, как минимум фрустрировала, была отстранена. Впоследствии большинство девушек поднимали его на смех из-за «мужской несостоятельности». И мужские образы (одноклассники, сослуживцы, начальники), и женские (мать, возможные партнерши) представали в виде, окрашенном завистью, гневом и обидой. Говорить о каких-либо положительных эмоциях и здоровых отношениях трудно; сам Чикатило А. на вопросе о ласке и тепле задумывается, после чего отвечает, что понятия не имеет, что это такое.
 В то же время сам Чикатило А. – забитый и замкнутый ребенок (внутри, ведь снаружи он был достаточно крепким и сильным), который должен в одиночку защищаться от всех опасностей. Даже в семье он остаётся на вторых ролях, разделяя «женскую участь».
 Коммунизм в истории Чикатило, на мой взгляд, это олицетворение мужского (фаллического, сильного, строгого, уважаемого) образа, в частности образа отца, который придет и защитит от всех нападок. Образ отца также смешан с партизанской тематикой, по этой причине, Чикатило А., надевая на себя личину партизана, будет заводить в лес детей - «языков», пытать их и получать удовлетворение.   

2.4 Анализ сновидений

 Отсутствие сновидений человека, который убил больше 40 детей и подростков, на мой взгляд, достаточно важный элемент анализа. Фрейд З. писал о цензуре внутри сновидения, которая необходима для того, чтобы не допустить осознания человеком его бессознательных влечений. Чем строже Супер-Эго, тем сильнее цензура сновидения. Преступное, крайне жестокое поведение Чикатило А. могло бы сказать нам о его примитивном, изрядно разрушенном Супер-Эго, однако, на мой взгляд, всё сложнее.
 У Чикатило А. имелись представления о социальных нормах, справедливости, необходимости выполнять обязанности. В отличие от маргинальных представителей у него имелась семья, он обеспечивал её всем необходимым, получал образование и работал, а если терял работу, спешил найти новую (по разным причинам). В качестве жертв выбирал девушек «лёгкого поведения» или детей, которых впоследствии олицетворял с «языками» - врагами народа.  
 Что известно о сновидениях Чикатило А.? Получив «психическую разрядку» в результате убийств, он часто ночевал на работе, дремал в течение дня, мог заснуть прямо за рабочим столом. По словам сокамерников, во время нахождения под стражей Чикатило А. предавался долгому и крепкому сну, мог проснуться только для того, чтобы перекусить (аппетит у него тоже был отменный). На вопрос о том, снятся ли ему жертвы, отвечал отрицательно. Бывало, ему снились родители.
 Я полагаю, что реальность сна была для него безопасным местом, царством приятных воспоминаний и вселенской справедливости. Специфически скроенное Супер-Эго цензурировало только элементы, связанные с убийствами, подобному тому, как сознательные и предсознательные фантазии о партизанах не позволяли остаткам совести повесить ответственность за совершенные деяния на личность. Сон его не прерывался, был продолжительным и здоровым, что свидетельствует об отсутствии кошмаров, а это, в свою очередь, может указывать на отсутствие внутриличностного конфликта. Думаю, можно сказать, что Супер-Эго было не развито, вследствие чего проявлялось лишь в изменении картины для недопуска в сознании истинных агрессивных влечений.  

2.5 Анализ преступного поведения и его мотивов

 На мой взгляд, основной мотив совершаемых преступлений – власть, доминирование, наказание.
 Чикатило А. выбирал детей в качестве жертв отчасти по причине более простого доминирования над ними, отчасти, как я полагаю, из-за того, что они символически олицетворяли то, что он ненавидел в самом себе – слабость, невозможность адекватной сексуальной жизни (неразвитость, инфантильность). Я рискну предположить, что неконтролируемый гнев, который охватывал его во время совершения преступления, имеет также аутоагрессивную подоплеку (гомосексуальный гнев по отношению к мальчикам и злость на собственную женственность, направленная на девочек).
 Каннибалистические акты, имевшие компульсивный характер, возможно, отражают ранние, архаические отношения с первичным объектом, матерью. В то же время источник травматизации и регресса на деструктивный оральный уровень может быть основан на травме более позднего периода, идентификации со съеденным братом. Если рассматривать эти акты в поле символического – это поглощение жизненной силы, способностей, которых не было у него самого. Доказано, что Чикатило А. откусывал и поглощал части языков, таким образом, можно предположить, что он желал заполучить способность «говорить» и «быть услышанным». В социальной жизни за него всегда говорили жалобы – аффект, выраженный в письме. Никак иначе он не мог сообщить о гонениях и издевательствах.
 Как было сказано ранее, в интимных отношениях Чикатило А. преследовали неудачи. Застенчивому и робкому молодому человеку было сложно завязать отношения, но даже если это удавалось, разлад приносила сексуальная близость и его неспособность к полноценному половому контакту. Невозможность удовлетворения либидинозных импульсов и, связанные с этим агрессия и зависть, легли в основу картины преступлений: Чикатило поглощал женские половые органы с целью метафорического овладения, то есть инкорпорирования их, а мужские – для впитывания «мужской» силы, которой был лишен.
 На более архаичном, примитивном уровне это преступное поведение можно рассматривать в контексте агрессии, направленной на материнскую фигуру (на первичный объект), а также в попытке овладеть страхом собственной смерти.
 Показательно также время совершения преступлений. В 1986 году не было совершено ни единого преступления. Сам Чикатило А. комментирует это следующим образом: «У меня был подъем в работе. В честь пятидесятилетия приветственный адрес мне вручили. Нормальная психика была». В отсутствие социальный унижений ему «удавалось держаться», в то же время сексуальная сфера оставалась без изменений, что дает нам повод утверждать о доминирующем мотиве власти, а не секса.
 Любопытен взгляд Ю.М. Антоняна, который характеризует Чикатило не только как серийного сексуального маньяка, но и как некрофила. Он отмечает, что удовлетворение некрофильских сексуальных потребностей происходит при нанесении ударов ножом в область молочных желез и половых органов, а также при трении половым членом о тела жертв, что также наблюдалось в преступных эпизодах Чикатило А. Кроме этого особенное отношение к смерти демонстрируется через невозможность быстро расстаться с телом жертвы – Чикатило А. вырезал части тела (как правило, половые органы), долго ходил с ними по лесу, после чего бросал, растаптывал.
 Детство, пронизанное темой смерти, голода, войны; отсутствие отца и холодность матери, которая не может ни одарить лаской, ни накормить (и то, и другое является базовой потребностью, необходимой младенцу для адекватного развития) – всё это способствовало формированию крайне враждебного отношения к миру, что закреплялось каждым унижением, повторяющимся впоследствии. Вероятно у Чикатило А. развился сильнейший страх смерти (архаический страх), страх быть уничтоженным и в прямом смысле поглощенным этим миром. Его права и уверенность в собственном существовании множество раз ставились под вопрос. Всё это способствовало развитию некрофилии, через которую убийцы способны контролировать собственный страх смерти.
 Как отмечал сам Чикатило А., перед первым убийством он подвергся нападению со стороны учеников и, опасаясь повторения ситуации, стал всегда носить с собой нож. Всю свою жизнь ему приходилось защищаться от мира, который представал злобным, опасным и несправедливым. И, рано или поздно, чаша его терпения должна была переполниться.


2.6 Анализ особенностей совершаемых преступлений и их символической значимости

 Анализируя преступные деяния Чикатило А., мне бы хотелось остановиться на некоторых моментах, которые повторялись в большинстве случаев. Для удобства они были собраны в таблице (Таблица 1).
 Отдельно необходимо отметить особенность, которая сопровождала все убийства – это множественные ножевые ранения. Как подмечали эксперты, во многих случаях они были нанесены в одном и том же месте, то есть Чикатило А. не вынимал нож и совершал им поступательные движения «вперед-назад». Символически это могло отожествляться с половым актом, который он не мог совершить. Чикатило старался наносить не смертельные ранения, а также изощренные (к примеру, с выкручиванием ножа в теле), чтобы продлить мучения жертвы – вероятно таков был замысел отмщения за то, что они способы к нормальной половой жизни, а сам убийца – нет.
 Еще одной особенностью был «партизанский ритуал». Чикатило А. рассказывал, что он брал «языка», которого должен был пытать. После совершения убийства он часто брал части тел (в частности половые органы), бегал по окрестностям, изображая партизана. Это показательная борьба с несправедливостью. Через данную ритуализацию Чикатило идентифицировался с отцом.

Таблица 1

Анализ особенностей совершаемых Чикатило А.Р. преступлений, а также их символическое значение



2.7 Анализ межличностной коммуникации

 На большинстве рабочих мест Чикатило А. характеризовался как замкнутый человек. Он редко вступал в разговоры, всегда был услужлив, вежлив, но этим общение с ним, как правило, ограничивалось. Иногда мог долго и занудно рассказывать на одну тему, чаще всего про несправедливость на работе. За рюмкой спиртного становился более сговорчив, но диапазон тем всё равно был скромным. Витал в облаках, находился в постоянных раздумьях.
 Практически всегда вступал в конфликты с начальством. Предполагаю, что это связано с борьбой за власть (в которую он не мог вступить «по-мужски», по-настоящему из-за страха угнетения) и нарциссичными элементами. В своих фантазиях, в том числе при совершении преступлений («партизанский ритуал») он всегда представал властителем судеб; в том числе он называл себя «хозяином леса». В обычной жизни Чикатило А. боялся отпора, при конфликтах молчал, замыкался в себе, беспокоился, что с ним могут что-то сделать (в то числе по причине архаичного страха собственной смерти). Но внутреннее чувство несправедливости не могло ему позволить всегда подчиняться, по этой причине на любом месте работы рано или поздно возникали конфликтные ситуации. Это иллюстрирует серьезный внутриличностный конфликт. Слабость и неполноценность не позволяли ему реализоваться желаемым образом, фрустрировали либидинозные потребности. Нападки и унижения взращивали агрессию, которую необходимо было сдерживать внутри. Силы компенсаторных фантазий, в которых Чикатило обладает мощью и властью, переставало хватать, особенно в наиболее «конфликтные» жизненные эпизоды, что вынуждало влечениям находить другой выход.     
 Отмечается, что он избегал долгого зрительного контакта. Старался не смотреть в глаза подчиненным или студентам в училище, которым преподавал; избегал встречаться глазами с начальством на совещаниях, даже когда его отчитывали. Все нападки смиренно терпел. Описываются случаи, когда на него прилюдно срывался собственный сын – Чикатило А. сохранял каменное спокойствие, очевидно, сохраняя все аффекты в психике и ожидая разрядки в дальнейшем. Это обуславливается страхом перед преследующим садистическим объектом, который способен привести в исполнение наказание за непослушание.
 С жертвами Чикатило всегда находил общий язык, знал, как подступиться к каждому ребенку, на какую слабость надавить (коллекционирование марок, просмотр фильма, помощь по дому). Никогда не заставлял идти за ним силой, если получал отказ – ретировался и переходил к следующей жертве, возможно в целях безопасности и страха быть пойманным, а, возможно, социальная часть личности (о которой в своих экспертизах говорит Бухановский А.О.) не умела быть доминирующей априори.
 Семейные отношения складывались достаточно благожелательно. Чикатило А. всегда с теплотой отзывался о жене, которая терпела все его недостатки (по большому счету именно невозможность нормального сексуального акта). Психиатр Бухановский А.О. отмечает, что был свидетелем слез Чикатило А., когда тот получил первую записку от жены. Он переживал из-за того, что причинил много горя своей семье, беспокоился за ее безопасность, просил позаботиться. Однако на вопрос о том, не вспоминал ли он про сына, когда убивал мальчиков, отвечал «никогда не задумывался об этом», что указывает на полный разрыв между реальностями Чикатило-семьянина и Чикатило-убийцы. Положительный образ жены и социальный портрет женщин-жертв (девушки легкого поведения) подчеркивает расщепление в психике Чикатило по типу «Мадонна-блудница». Жена олицетворяет теплый, принимающий материнский объект; исключительно добрую часть объект-репрезентации матери. В то время как остальные женщины – унижающие, кастрирующие и, как следствие, заслуживающие наказания.
 Ближе к последним годам преступной деятельности и в процессе судебного разбирательства Чикатило стал более ригидным. Вот как Антонян Ю.М. описывает встречи с Чикатило А.: «На протяжении каждой беседы оставался эмоционально однообразным, вяловатым, настроение несколько снижено, вспоминая о детстве, матери и первой любви, порой начинал плакать», что может указывать на уход в регрессию, в инфантильность. В нем отмечали личностную дисгармоничность вкупе с ориентировкой на актуальное поведение и одобрение со стороны окружающих.


2.8 Анализ информативных идентификаций

 При анализе видеоматериалов доминирующем чувством, которое мною овладевало, была жалость, а также некоторая грусть. Я не чувствовала опасности от человека, сидящего на скамье подсудимых. В первую очередь я видела человека, всю жизнь тщетно борющегося с несправедливостью мира, с насмешками одноклассников и коллег, с детскими страхами, продолжающими бродить в душе.  
 Я предполагаю, что злость и ненависть, которые обычно сопряжены с рассмотрением подобных зверских преступлений, были во мне подавлены защитными механизмами. На это указывает некая отрешенность, наблюдающаяся во время прочтения наиболее эмоционально тяжелых моментов (к примеру, приговора, в котором подробно расписано, каким образом были убиты дети). В какой-то момент я ловила себя на мысли, что просто выискиваю необходимые слова, не удивляюсь, в целом никак (кроме научного интереса) эмоционально на них не реагирую. В некотором смысле личность Чикатило А. и его преступления видятся мне несвязными. Отчасти я не могу представить данного человека – слабого, трусливого, словно сжавшегося в комок – в виде убийцы, способного нанести 70 ножевых ранений или раскроить череп камнем, отрезать половые органы и втоптать их в землю.
 В определенный момент проведения исследования я поймала себя на странном ощущении: это непонимание – то, что я пишу, нормально или нет? Не слишком ли подробно описаны рассматриваемые феномены? Словно я в некотором смысле упиваюсь, выискиваю самые отвратительные моменты. Вероятно, это прощупывание границ, где Супер-Эго справляется с контролем и вытеснением, а где уже нет? Где моя личная грань материала, который уже не может быть вытеснен? На эти вопросы мне сложно ответить однозначно.
 Также я могу отметить чувство внутренней небезопасности. Желание лишний раз включить свет, когда выходишь в коридор. Возможно некий страх встретиться со своими темными сторонами, понять, что что-то тебе близко, и случайно взглянуть самому себе в лицо.

Made on
Tilda